eaad68b6     

Купцова Елена - Другая Жизнь



ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Елена КУПЦОВА
Она лежала в густых зарослях папоротника, совсем близко от дороги. Ее остренькая, веснушчатая, обычно такая подвижная мордочка откинулась назад на неестественно выгнутой тонкой шейке.

Выпученные, закатившиеся глаза, распухший язык, багровые в черноту отметины на шее не оставляли никаких сомнений в причине ее смерти. Удушение.
Участковый Сидоркин скользнул взглядом по ее телу. Юбка задрана до подмышек, никаких следов белья, широко раскинутые ноги, следы спермы на лобке. Значит, еще и изнасилование.
Сидоркин шумно вздохнул. Если, конечно, можно говорить об изнасиловании применительно к Таньке Мухе. Ее только ленивый не имел.

Или, может, импотент какой.
Она появилась здесь с год назад. Оборванная маленькая бродяжка, дитя улицы. Никто и имени-то ее настоящего не знал. Да она сама его не помнила или не хотела вспоминать.

Танька и Танька. Танька Муха. Это за чернявость да вертлявую повадку.
Откуда она взялась, он, как ни бился теперь, вспомнить не мог. Может, с поезда ссадили за безбилетный проезд или дальнобойщики за ненадобностью выкинули.
Она пристроилась жить в заброшенном сарае за станцией. Натаскала туда ящиков и всякого тряпья. Чем не жилище? Он, как узнал, сразу туда явился.

Стал расспрашивать, кто такая да откуда.
Лукаво кося карим глазом, она, ничуть не смущаясь его формы и сурового вида, поведала свою нехитрую историю. Родителей совсем не помнит. Маленькая еще была, когда они ее бросили.

С тех пор побиралась на вокзалах, крутилась как могла. Потом подобрал ее старик какой-то, профессиональный нищий.
- Только он плохой был, дяденька, воровать учил. А это - грех.
- Ты-то откуда знаешь? - усмехнулся в усы Сидоркин.
- Люди добрые объяснили.
- Много ли ты добра от людей видела?
- Видела. Тут у вас тоже добрые люди. Бона какую кофту мне дали.
Она стремительно вскочила на ноги и закружилась перед ним, демонстрируя обнову. Латаная-перелатаная вязаная кофта с облупленными пуговицами доходила ей почти до колен. Из-под нее виднелись грязная юбка и немыслимые, растрескавшиеся от времени ботинки.
Сидоркин повнимательнее вгляделся в ее лицо, напоминавшее мордочку какого-то шустрого, быстроглазого зверька. На вид лет тринадцать-четырнадцать, а там кто знает.
- Собирайся, в отделение пойдем.
- Чево ты, чево ты, дяденька, - залопотала она. - Нету такого закона, чтобы сироток бездомных забирать.
- Вот и найдут тебе дом.
- Я в такой не пойду. Там дерутся.
Она подскочила к нему, схватила за руку, умоляюще заглянула в глаза. Пальчики у нее были тонюсенькие, невесомые, серые от грязи. Он поспешно отвел глаза, чтобы не видеть страха, исказившего ее лицо.
- Не надо, а, дяденька? Я уже большая, я работать могу. Честное слово.
- Работать? - Вот этого он совсем не ожидал от нее услышать. - Работать? А лет-то тебе сколько?
- В точности не знаю. Но пятнадцать наверняка есть. Ты не смотри, что я ростом не вышла.
Он тогда дал слабину, не смог твердость проявить. Разнюнился, дурак старый, взял грех на душу. Словно не за руку, а за сердце она его взяла тогда своими прозрачными пальчиками.
Насчет работы она не соврала. Пробавлялась на рынке да у коммерческих палаток. То товар разгрузить поможет, то за хозяйку у прилавка постоит, пока та в кустах облегчается. И ни разу не украла ничего.

А он за ней присматривал дай Бог. Ни разу не поймал.
Ее уж и знали все. Прозвище дали - Танька Муха. Привыкли, вроде как своя стала. Одно плохо.

Мужики к ней так и липли. Да она никому и не отказывала. Трахалась направо и налево.




Содержание раздела