Курочкин Николай - Иллюзии Майи
Николай Курочкин
Иллюзии Майи
1
И ведь сто, нет, тысячу лет ей говорили, что добром это не кончится, не
может кончиться! Что вовсе не девичье, и уж тем более не женское (с
девичьими делами теперь, в эпоху чемпионов мира по женскому самбо и
мото-ризированных рокерш, стало окончательно неясно, какие дела девичьи, а
какие - нет. А, впрочем, ведь и с женскими то же самое! Хоккеистки,
гонщицы...). Да, кстати, а как будет слово, обозначающее "борца женского
пола", звучать? Кандратьев утверждал, что "Борька". Майя аж дверями
хлопать начинала, как это слышала.
В раннем детстве, когда еще в райцентре жили, кабан у них был, Борька. А
этот насмешник ее кабаньим именем окрестил! Вообще он псих, этот
Кандратьев! Был, как все люди, Кондратьев. Потом решил выпендриться,
уплатил там сколько положено - и на пятый курс пришел уже с буквой "а" в
фамилии. Теперь он, конечно, на земле единственный. Это у него бзик такой,
быть единственным, первым, непохожим. Он ее в прошлом году просто замучил:
"А я у тебя первый? А какой? Ну, по счету? А в это место тебя до меня
целовал кто-нибудь? А в это? А сюда?" И попробуй объясни ему, что все всех
во все места целуют, и найти нецелованное мужчиной место на теле
двадцатидвухлетней женщины, наверное, так же сложно, как в Москве сыскать
место внутри Садового кольца, куда не ступала нога человека. Ну да, она
его любит. И тех, кто был до него, тоже любила. А как же? Без любви это -
безнравственно. Конечно, любила. Ну, ошибалась. Все было немножко не
совсем то. И с ним еще не до конца ясно, он вполне то, или тоже не совсем
то. И ей, конечно, хочется, чтобы он оказался вполне подходящим, ей давно
пора замуж и деточек рожать. Она же здоровая, темпераментная баба. В
зеркало по ширине бедер не вмещается! Но ошибиться и потом всю жизнь
мучиться? Нет! Двадцатый век. Ошибки женщины в наше время почти все
поправимы...
А Кандратьев ей серьезно нравился. И как хозяин, и в постели, и всяко. Вот
только...
Вот только это стремление выпендриться, подчеркнуть свою особость. Он не
объяснял, зачем это, только говорил тихо, но неопределенно: "Так надо!". И
Майя, которой так хотелось подыскать оправдание, извинение или хотя бы уж
объяснение каждому шагу своего избранника, для себя придумала такое: он,
наверное, пришелец и ждет своих, корабль связи там, что-нибудь в этом
роде. А чтобы не затруднять поиск, делает так, чтобы в любой толпе не
затеряться. Что? Глупо и маловероятно! Ну да, конечно. Зато ведь как
интересно! Такому можно все простить, правда? Он же старается, он хочет
как лучше. Но он чужой тут, он не знает, как этого добиться, чтобы всем
было хорошо. И попадает впросак то и дело. Нет, она должна, понимаете,
просто обязана быть с ним рядом. Ничего более. Просто жить с ним рядом,
каждый день, просто приучать его своим примером к тому, чего людям надо.
Не надо ничего неестественного. Просто жить.
Это сознание, что она, может, для того и на свет родилась, чтобы пришельцу
сделать мир людей не чужим, ее отчасти даже окрыляло. Понимаете, она,
выходит, не просто так живет, как все, а с высокой целью. Ее
предназначение таково! А у вас, да-да, вот у вас лично, есть
предназначение? Вот почему лично вы живете уже столько лет подряд? Просто
потому, что родились? Э! Вот она так не смогла бы. Ей непременно надо,
чтобы все в ее жизни (она вовсе не настаивает, чтобы все, чтобы вот вы
жили так же. Речь только о ней самой!) было осмыслено, от мелочей до
главного. И Кандратьев, который был не первым,