Кушталов Александр - Домашние Тапочки И Пчелы
Кушталов Александр
Домашние тапочки и пчелы
Дорогие читатели! Вновь вынужден обратиться к вам с разъяснительным
предисловием. Я и сам искренне думал, что рассказ "Дело об обойных маньяках"
является скромной пародией в детективном жанре, которая, как я уже писал,
попала ко мне совершенно случайно. Каково же было мое неподдельное удивление,
когда очередная почта принесла мне довольно объемный пакет, в котором
находилась очередная история о знаменитом сыщике-консультанте, блестящем
математике, профессоре Александре Васильевиче Холмском! Автор этой рукописи
по-прежнему желает оставаться неизвестным. Трудно сказать, что тому может быть
причиною. Гадать я не буду, а просто ставлю вас, читателей, в известность
перед этим фактом. Что касается меня, то далеко не все мне нравится в его
рассказах. Например, я бы изменил фамилию главного действующего лица - уж
больно она, эта фамилия, Холмский, перекликается с фамилией всемирно
известного сыщика Конан Дойла, отчего рассказ сразу приобретает оттенок
шутейности. Не знаю - может быть, автору так и хотелось! Вольно же ему! Мне
лично кажется, что созданный автором характер вполне претендует на
определенную новизну, ибо это явно русский характер.
1. Индукция, великая и ужасная
- Миром идей, а, следовательно, и всем миром в целом, правит индукция,
великая и ужасная, - неожиданно вслух сказал Холмский. - Вот в чем дело,
дорогой мой Валерий! И мне очень странно, что во всем мире так мало людей,
которые это ясно понимают.
Он задумчиво сидел в гостиной на своем любимом диване и тянул ароматную
трубку, заправленную элитным табаком "Амфора-эсктра". Справа от него источал
упругие теплые волны камин, который дошлые работяги немцы умудрились остроумно
вмонтировать в вентиляционные вытяжки стандартного панельного дома около
полугода назад. Благоухающие клубы дыма от трубки распространялись по комнате.
Я сидел на другом диване, у окна. Мы с Холмским проживали совместно в его
квартире на Березовской уже около года. За это время я нашел себе приемлемую
практику, расплатился со своими долгами, и начал уже подумывать о настоящей
работе, которая могла бы стать смыслом всей жизни.
- Какая еще там индукция? - не понимающе оторвался от чтения я, с большим
трудом вынырнув из своей толстой книженции с мудреным титулом "Antonio
Menegetti. Neyrolinguistic programming of the brain" на обложке - я как раз
занялся интересной для себя темой, лежащей на стыке лингвистики и
программирования. - И почему это она такая великая и ужасная?
- Дело в том, - неторопливо продолжал Холмский, уже осмысленно глядя на
меня, - что существует всего два способа получения научных знаний: индукция и
дедукция. Дедукция - это объяснение частного случая из общего правила. Она
регрессивна, ибо она использует, но не устанавливает общие истины. А
устанавливает их как раз индукция, истинный двигатель прогресса, которая из
нескольких частных случаев пытается вывести общее правило! В пользу индукции
достаточно вспомнить гениальную периодическую таблицу Менделеева. И вообще -
любой общий закон, например тот же закон всемирного тяготения Ньютона, есть
результат обобщения, то есть применения индукции к частным, твердо
установленным знаниям, которые мы называем фактами.
- Если это так, - сказал я, незаметно втягиваясь в эту несколько странную
для себя беседу, - а отчасти это так, этого нельзя отрицать разумному
человеку, то в чем же тогда ужасное обличье этой великой индукции?
- Весь ужас ее в том, - отвечал мне Хо
